Помоги сайту

Зачем ты спутался с ней, все говорили вокруг,
Эти чары коварны и глаза её лгут,
Страшным ядом налиты с виду нежные губы,
Ты наверно забыл кем ты послан сюда,
Что ты значишь для нас и кем будешь всегда,
Свет всех твоих дел должен быть безупречным и чистым.
НО он както странно смеялся в ответ,
А ночью поверженный бурей страстей,
Он сжигал своё тело огнём её губ,
Болью её силы сладострастия и мук,
В перепетиях постельных баталий,
Во исполнение желаний.

Ей говорили опомнись он вовсе не прост,
Он веститель добра, он разрушает твой мозг,
Ты же дочь Сатаны и создана не для забавы,
Твои чары померкнут таков твой финал,
Мы готовы к злодейству, мы ждём лишь сигнал,
Как и прежде мы ценим власть твойх заклинаний.
Но она както странно смеялась в ответ,
А ночью пленённая штормом страстей,
Она жгла своё тело, в объятьях его,
Слепая радость, искушённая плоть
В перепетиях постельных баталий.

Пусть не во всякой идилии есть пародокс,
Но для любого деяния характерен итог
И врядли вычеркнешь мелом то, что начертано свыше.
А вышло так, что какоето время спустя,
После этих свиданий родилось дитя
И его с чейто лёгкой руки нарекли рок-н-роллом.
Можно спорить чьей больше крови,
Что он нам дал и каков он внутри.
Разве в этом всё дело,
Был бы огонь в жилах тех для кого он зажён
И тех кто нёс этот крест для отчаянния 
Во исполнение желаний.

И если это мой сад, я раздам все плоды,
Если это родник , то вода в нём чиста,
Ечсли это лишь ночь, я врядли буду один.
Если это твой взгляд...
Если это твой взгляд...
Если это твой взгляд...
То вот моя рука.

У каждого дня свой цветок,
У каждого неба свой белый слепой,
Там где соки луны и солнца слились 
В детский пронзительный крик.
Тот кто выжег свои глаза жизнью среди камней,
Видел как режут живую плоть.
И потекла, полилась в ручьи красная с двух сторон,
Тот кто пытался встать между двух ножей:
Эй, белый, а ну пошёл вон!
Чтож в ожидании огня и серы
Храните свои города,
И если небо имеет глаза,
На всех вас хватит одного креста.

Это Азия!

Эй азиатская сталь, чингизовы шпоры
Да сталинский танк!
Мы давно наигрались в великих вождей,
Ну ка хватит, назад!
Хватит вызженных глаз,
Изнасилованных матерей,
Пусть тот, кто убил,
Родится собакой того, кого он убил.

Это Азия!

А я был здесь время назад,
Я видел как небо кормится грудью гор
И Айгуль, дочь вождя, пела мне песни любви.
Мы пили вино, мы курили траву,
Я учился ездить верхом
И звёзды костра падали в небо - чёрное молоко.

Это Азия!

Варрава и КАин сидят у костра,
Они курят гашиш, они пьют жасминовый чай,
В ожидании брата Иуды посланного за вином,
Но он врядли вернётся назад,
Прокурор умыл руки, ему всё равно.
Эти тридцать монет раскатились на тридцать народов.
Какая вам разница как их зовут
Христос или Магомет, Аллах или Будда,
Все они шли дорогой великой любви.

Это Азия!

А ведь я был здесь время назад,
Я видел как небо кормится грудью гор
И Айгуль, дочь вождя, пела мне песни любви.
Мы пили вино, мы курили траву,
Я учился ездить верхом
И звёзды костра падали в небо - чёрное молоко.

Это Азия!

И может быть на старом месте,
Где ночь полным-полна луны
И где местами вбиты крести,
И бит гранитных валуны.
И покатившись в сон растает,
Слезой скатавшейся в пыли
И в лунном свете я узнаю
Богиню проклятой земли.

Да что-то весь себе, как в мыле,
На мокром месте голова
И тело от души отмыли
Пропащему под Покрова.
И чей теперь, и сам не свой
Застряла в горле рыбья злость
И не прикрыться головой,
Да что-ты, что-ты, что-ты брось.

Ведь наша жизнь ничуть не дольше,
Чем искупление грехов.
И у меня врагов не больше,
Чем у моих врагов,
Но только с высоты почёта
Держать бы их на высоте,
А кто возьмётся из расчёта
Да отнесётся на щите.

Слетело слово мокрой птахой
Разбившись о глухой гранит,
Ну что как не живой от страха,
Ведь кто-то нас с тобой хранит.
И что-то нам терять осталось
И ухватив за рукава,
Потянет нас к земле усталость,
Любовь проказная вдова.

Я зачем-то был однажды
Помазан кровью на губах
И знаю этой сладкой жаждой
Повязан на твоих ногах.

А не скажи, что пережил,
Покуда жив, покуда цел,
А честь по чести приложи 
Мою звезду на свой прицел.
И на пролёт, как честь по чести,
Как я и ты, как дважды два.
И может быть на старом месте
Всё таже смятая трава.

Сведём часы, как сводят счёты,
Расчёт простой по нищете,
А кто возьмётся из расчёта
Да отнесётся на щите.
И арифметика по чести,
Как дважды два, как Рок-н-Ролл,
Но может быть на старом месте
Я всё по счёту приобрёл.

И может быть на старом месте,
Где ночь полным-полна луны
И где местами вбиты крести,
И бит гранитных валуны.
И покатившись в сон растает,
Слезой скатавшейся в пыли
И в лунном свете я узнаю
Богиню проклятой земли.

Стрелка к стрелке, тик-так,
Летят по свету скверные вести.
Шаг за шагом, вперёд-назад,
В принципе это лишь бег на месте.
Друг за другом, след в след,
Искусство ходьбы по минному полю.
Слеза за слезой, кап-кап,
Нестандартный способ добычи соли.

То чем дышим мы не просто дым,
А навязчивый смог.
Если б смог я отыскать свой ритм
И выдавить слог,
Я б им сказал, что я не тот.
Во всём этом есть своя аритмия,
Но мир имеет свой пульс
И здесь всё движется в такт,
Вздох за вздохом, за стоном стон,
Траектория пуль, маниакальный экстаз,
Алгоритм окровавленных нот
И ругань голодных богов.

Год за годом те же стуки в дверь
И звуки попсы 
Мы как злые псы, 
Изучившие вкус облучённой росы
Крик облегченья ублажённых вдов.
Во всём этом есть своя аритмия,
Но мир имеет свой пульс
И здесь всё движется в такт,
Вздох за вздохом, за стоном стон,
Траектория пуль, маниакальный экстаз,
Алгоритм окровавленных нот
И ругань голодных богов.

Мерный стук колёс 
Дорога в Рай, ворота в ад.
Я как Челенджер принявший покой,
Воисполнен был старт,
И я никогда не смогу быть другим 
Во всём этом есть своя аритмия 
И свой алгоритм

Рим замер, опустел и опустился,
Здесь нет людей которым нужен Рим!
Рабы, остатки нищей знати
Кричат:- Вандалов и огня!
Себя храня, своё храня
В оставшихся холщёвых платьях!
Нет больше Нервы, нет Трояна,
Калигулы и Гелиокабаллы.
Сидят и в страхе ёрзают на стульях.
Что? Завтра ждёт нас участь жалких,
Готовят мощную бетоноразмешалку
И варварски хотят ограбить нас!
Но грабить нечего,
Бессилие и крик,
Которым женщины ласкают побеждённо,
Товар дешёвый для богов рождённый.
Рим замер,
Кто спасёт наш Рим?

Лихая работа петь в угрюмые лица,
Кровь танцует, кровь играет, крови хочется повеселится.
Воющим волком глядя на полную дуру Луну,
Эх стряхнуть бы все времена, что бы небо пошло ко дну.
Закружи меня, заверти чёрным ветром да голое поле,
Напои меня, накорми кровью да плотью, вольная-воля.

Это голод, голод,
Мы чувствуем голод.

Налеталось тело до красных синяков,
Кровь гуляла, звенела, горела
Глаза в образа да в земную любовь,
А ты глянь, как ворон в поле,
Вдоль топоры да кресты,
А ты ждёшь поцелуя, ты чувствуешь холод,
Но твои губы пусты.

Это голод, голод,
Мы чувствуем голод.

Стрелянным патроном вылети моя звезда,
Лязгом, визгом да телефоном утро падало на провода.
Сорванный голос да разворованный в прах урожай,
Эй братва молоти колос, пой, гуляй, люби да рожай.

Это голод, голод,
Мы чувствуем голод.

Лихая работа петь в угрюмые лица,
Кровь танцует, кровь играет, крови хочется повеселится.
Воющим волком глядя на полную дуру Луну,
В перевёрнутые времена небо смотрело вниз ко дну.
Закружи меня, заверти чёрным ветром да голое поле,
Напои меня, накорми кровью да плотью, вольная-воля.

Это голод, голод,
Мы чувствуем голод.
Голод это право на жизнь.

Заметает по Зверинской,будь то холод материнский,
Что не ласкова родимая чужая сторона.
Веселись моя отрада по трущёбам Петрограда,
Петельку затягивай ржавая струна.

За метелью упоённой только спирт не разведённый,
Как на зло у разведённого моста.
Тумаком да поцелуем, как нибудь перезимуем,
Что нам спешка, блохи, суета.

Зубы в тряске употели да если б всё бы спиртом грели,
Что бродяга не за дорого дрожишь,
Что за гранью грань курочит, наворкует, ох напророчит,
Сам себе поёшь да ворожишь.

Треснет нам за холодами, благодать над головами
Да нагрянет доброю приметой по утру.
Вспомни, вспомни всё, что будет, ведь господь Россию любит
Молодую, сумасбродную сестру.

Не впервой, что от мороза струны в пальцы, как занозы,
Отморожены давно да всё одно,
Со стакана не надраться, хоть бы в доволь наораться,
Так что б судоргами мосты свело.

Ну умудрись, что есть ума, а если струны бахрома,
А если мочи нет вскарабкаться, ну что бродяга взмок.
И хрипящий от бессилья, в самом сердце край России,
В самом сердце леденея ускользает из под ног.

Кто наш гений бесноватый, по одной строке на брата,
По одной сестре в подвале на не топленый отсек.
Нас из подпола рожали, был у нас и свой Державин,
И алмазный в золоте наших песен век.

Веселись моя отрада от забора до ограды,
От "Камчатки" до Камчатки, поспевай во все стволы.
Что наш век - до подбородка, позарез как день короткий,
Зимний день в полдённых сумерках Невы.

Нервно скачущий луч в твоих глазницах,
Эхо бравого марша подзапретной черты,
Еле слышимый шёпот давно забытой молитвы
И зловещая тень позади азиатской мечты.
В своей первой жизни я был одним из тех,
Мне стыдно признаться, но всётаки это был я.
Он клал в наши руки разломленный хлеб,
И я пил это вино, и я пил это вино...

Как-то я клялся в любви, без всяких надежд на успех,
Я тихо закрыл эту дверь пока ты спала.
Где я теперь и чей? Этот сумрачный смех,
Я кем-то обманут, прости, я чего то не знал.
В своей первой жизни я был одним из тех,
Мне стыдно признаться, но всётаки это был я.
Он клал в наши руки разломленный хлеб,
И я пил это вино, и я пил это вино...

Меня всё ещё терпят, хотя больше нечего пить.
Один из вошедших сказал, там тебя кто-то ждёт,
Это мой брат Иоан,и скоро мы будем вместе,
Как тогда тридцать три жизни назад.
В своей первой жизни я был одним из тех,
Мне стыдно признаться, но всётаки это был я.
Он клал в наши руки разломленный хлеб,
И я пил это вино, и я пил это вино...

Ты был разведчиком солнца во всех городах,
Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.
Чтоб вернулись все птицы,
которых не слышал никто никогда -
Ты должен отдать им свой звон, заклинанья и смех.

Двадцать пять - это зона любви,
двадцать семь - это вышка.
Солнце входит в две тысячи нищих, больных городов...
Чело Века в наказ,
как субстанцию, данную нам в ощущеньях,
На двенадцать апостолов - струн оставляет любовь.
Каждый поэт здесь богат, как цepковная крыса:
Сотни бездомных детей - невоспитанных слов...
Но если небо - в крестах...
то дорога мостится
Битыми
черепами
колоколов.
Ах, эти песни - сестренки,
да, колокола - колокольчики,
Над хрипящею тройкой, даль око сияющей зги...
Только лед на виски...
и под марш примитивных аккордов
Принимайте парад на плацу всероссийской тоски.

Кто соревнуется с колоколом в молчаньи -
Тот проиграет, оглохнув под собственный крик.
Счастливой дороги, Икар!
Когда им в раю станет жарко
От песен -
Ты новым отцом возвращайся к нам на материк.
Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой.
Мы вернемся в две тысячи нищих больных городов.
И тебя поцелует красивая черная ведьма
В улыбку ребенка под хохот седых колдунов.
Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата,
Пошишкуем в лесу да попугаем бездарных ворон...
... Только кровь на снегу...
земляникой в февральском лукошке -
К нам гражданская смерть без чинов, орденов и погон.

Ты был разведчиком солнца во всех городах.
Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.
Чтоб вернулись все птицы,
которых не слышал никто никогда -
Ты должен отдать им свой звон, заклинанья и смех.